– Домой, да?

Она еле заметно кивнула:

– Устала. Хочется лечь и побыть в тишине. Ты не обиделась? – вдруг испугалась она.

– Да о чем вы! Мне тоже, если по-честному, очень хочется лечь.

Бледное лицо Валентины болезненно скривилось.

– Да, понимаю, ты тоже устала. Даст бог, поспишь. А я знаю, что не усну. Совсем спать перестала.

– Уснете, – ободрила ее Рина, – вы так устали за все эти дни. За месяцы, – смущенно поправилась она. – Точно уснете. Кстати, у меня с собой хорошее снотворное – стопроцентная гарантия. А главное, утром никаких последствий.

Валентина кивнула в сторону гостей.

– Скорее бы чаю напились и разошлись, прости господи. А то сил совсем нет.

Но вот все закончилось, народ подходил к Валентине, мужчины, смущаясь, неловко жали ей руку, а женщины пытались обнять. Валентина кивала, как китайский болванчик, и на лице ее была нескрываемая мука.

Все разошлись, остались только Рина, Валентина и верная Нина. Антонина честно собирала оставшуюся еду и приговаривала:

– Курочка вот. Колбаска. Грибы, Валь, остались. Рыбка под маринадом.

– Оставь, Тонь! – махнула рукой Валентина. – Кому это всё? Мне точно не надо. А Ира… Ира завтра уедет. Ты Нинке отдай, – оживилась она. – Вот ее все подъедят!

Нинка покраснела, но возражать не стала.

– Не надо! – вдруг крикнула Рина. – Нельзя! – Она тут же смутилась своего громкого выкрика, однако продолжила: – Нельзя, понимаете! Ну, с поминок брать домой. Я это слышала, знаю. Нельзя.

Женщины растерянно переглядывались. Больше всех смутилась бедная Нина, уже было прихватившая в руки пару пакетов, и с испугом глянула на Валентину.

Та промолчала, и Нина поставила пакеты на стол. Было видно, что она очень расстроена.

«Вот дура я! – ругала себя Рина. – И чего влезла? Слышала она! Кстати, от кого?» Вспомнила: ее начальник Н. хоронил мать. Разумеется, место на Донском, да не в стене, а в земле. Ну и следом поминки в дорогущем «Турандот». Зачем? Глупость какая – поминки в золоченых барочных интерьерах. Вкус иногда подводил ее босса. Здесь-то зачем демонстрировать свои благосостояние и крутизну? Но он, видимо, уже ничего не мог с собой поделать – статус необходимо поддерживать. Столы, разумеется, ломились от деликатесов. Но был июль, на улице стояла немыслимая жара, народ был измучен и мечтал об одном – о прохладном душе в собственной квартире с кондиционером. Нет, конечно же, в самом ресторане было прохладно, но аппетита ни у кого не было. А вот запотевшие кувшины с холодным морсом и вазочки со льдом официанты таскали без перерыва. По окончании мероприятия Рина оглядела стол – он был почти нетронут. В мельхиоровых плошках лежала черная и красная икра, в рыбных блюдах – сочные куски осетрины и семги. Н. смотрел на стол и, кажется, раздумывал. Забирать с собой – дурной тон, над ним наверняка посмеются, а это было бы самое страшное. «Все-таки, – подумала тогда Рина, глядя на его растерянное лицо, – он так и остался закомплексованным мальчиком из коммунальной квартиры». Она продолжала с интересом наблюдать за ним. Он отвлекся от тяжких дум и оглянулся – гости почти разошлись, оставались только свои. И Н. наконец принял решение: сделал знак официанту – собирайте с собой! Те, ждавшие команды, тут же засуетились.

Но тут к нему подошла высокая и все еще очень красивая старуха в черном бархатном платье, видимо родственница. Старуха дотронулась до руки Н. и сказала:

– Нельзя, мой дорогой! – Она кивнула на официантов, собирающих закуски в контейнеры. – Нельзя ничего брать с поминального стола, – уверенно повторила она, сурово нахмурившись. – Примета плохая.

Н. дернулся, залился бордовой краской, словно его поймали на страшном преступлении, и с ненавистью посмотрел на старуху в бархате. Та все поняла, усмехнулась и, опираясь на палку, медленно и с достоинством пошла к выходу. У Н. дергался подбородок: унижение при коллегах для него было самым страшным. «Так тебе и надо, жлоб! – подумала Рина, наблюдавшая эту сцену. – Нигде не упустишь, и все тебе мало».

Антонина, хозяйка кафе, сняла возникшее напряжение:

– Мой вас отвезет. – Она и выглянула в окно. – Вон, подъехал уже, старый хрен! – И она счастливо разулыбалась.

На улице их и вправду ждала машина – синие «Жигули», разукрашенные молдингами и прочими «красивостями», включая аксессуары с иномарок. Смех, да и только. В машине важно восседал крупный седовласый мужчина. Прощаясь, Валентина горячо благодарила Антонину. Та смущенно отмахивалась:

– Да будет, Валь! Что б я да тебе не помогла? – И тут же всхлипнула: – Горе-то какое, а, Валь! И как же ты будешь теперь одна, без Сани-то, а?

«О господи! – вздохнула Рина. – Вот ведь правда – простота хуже воровства, это деревенское сочувствие. Бабья жалость – «как же ты будешь?» Ведь в самое сердце, как выстрелила. А кажется, хорошая баба. Да так, наверное, и есть. Только у них здесь все по-другому». И в сотый раз подумала: «И как ты здесь с ними, пап?»

Нет, конечно, здесь много хорошего. Люди попроще и, кажется, подобрее. И искренности в них больше, даже в этом дурацком проявлении сочувствия. Ведь все правда – как она, Валентина, будет без мужа? Деревенский быт сложный: огород, скотина, дом. Здесь трудно без хозяина, мужчины. К тому же что может быть страшнее потери близкого, дорогого и любимого человека? Детей у Валентины, кажется, нет. Заботиться о ней некому, и ей еще предстоят долгие и холодные одинокие вечера. «Впрочем, как и мне, – неожиданно подумала Рина. – Только меня это, кажется, не тяготит. Я привыкла жить одна. А вот Валентина нет. Да и возраст, и приближение старости. Подруга Нинка, и, кажется, всё. Больше у нее никого нет».

Вальяжный и молчаливый Михаил, Антонинин муж, молча довез их до Валентининого дома. На прощание высунулся из окна:

– Держись, Валюха! Все там будем.

Валентина ничего не ответила, обреченно махнула рукой и пошла в дом. Нинка и Рина потянулись за ней.

Хозяйка извинилась и пошла к себе.

– Полежу, – коротко бросила она. – Силы кончились.

Рина с Ниной стали пить чай. Домой Нина кажется, не торопилась. Честно говоря, Рине очень хотелось лечь, но было как-то неловко. Да и видела – Нине хочется поговорить. Ну и потек разговор. Нина рассказывала про свою жизнь:

– Муж выпивает. А кто не пьет? Работа то есть, то нет. Раньше механиком был в совхозе. И зарплату не задерживали, и пил меньше. Теперь перебивается – то кому-то огород вспашет, то по осени картошку копает. То на базар боровчика свезет – благо есть мотоцикл. С коляской! – гордо добавила она. – Но это от случая к случаю. Вот и стал поддавать. А что еще делать? Как работящему деревенскому мужику без работы? – И Нина горестно вздохнула. – Раньше народ на ферме работал. Большая была ферма, почти на тысячу голов. Молоко сдавали тоннами! И платили нормально.

– Вручную доили? – поинтересовалась Рина, чтобы как-то обозначить заинтересованность разговором.